А что, правду говорят, Юлдузенька, что ты Гомеру помогала Илиаду писать? - Спросил однажды Пушкин, макнул чурек в фондюшачий сыр и немедленно съел. Солнце русской поэзии сидело на ковре-килиме, а Юлдуз заплетала его кудри в брейды как у Иксзибита.
- Правду, Сашенька. И Илиаду и Одиссею. Год за мной хвостом ходил, помоги да помоги, давай, говорит, писать дуэтом, как Ильф и Петров. Измором взял. А я тогда как раз влюбилась без памяти в одного солдатика, стих так и рвался наружу:
 Без тебя.  Без тебя, Ахиллеса, Пелеева сына,  
Все ненужным стало сразу - без тебя,
 Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал,
 Не могу заснуть я без тебя!
- С-сильно, - поперхнулось солнце, Юлдуз дернула его за бакенбард,- Ай!
- А ты не шали!
- Я читал, там текст другой.
- Так он, проказник, переделал потом все и издал без меня, ни денег ни славы. Я тогда обиделась очень, переживала, а потом написала Обмылком Судьбы: "Ослепни твои глазоньки", и меня как-то отпустило. Ненадолго. Он концерты стал давать, творческие вечера устраивать и все такое. Взбесил меня второй раз. Ну я опять за Обмылок схватилась:"Не писал стихов и не пиши, лучше погуляй и подыши".
- Сурово. А с солдатиком что?
- С каким солдатиком?
- Ну, с этим, без которого не спалось. С Ахиллесом.
- А! Изменил мне с царской дочкой, "Чтоб ты охромел",- написала я. Ему пятку и прострелили во время штурма Трои. Ну, что ты хохочешь?
- Врешь ты все.
- Не вру, а фантазирую, - смеётся Юлдуз, - Вот еще, Обмылок на них тратить!
- Юлдуз Челкашевна! - в комнату заглянул Бенкендорф, - Вас к телефону. Смольный.
- Спасибо, Александр Христофорыч, уже бегу, - и поскакала отвечать. Пушкин дождался пока за Юлдуз закроется дверь, хитро улыбнулся, схватил со стола Обмылок Судьбы, откинул килим и быстро-быстро стал писать:"Я памятник себе воздвиг нерукотворный..."